100 великих кинофильмов(ч.3)

Я придумал ему „легенду“. Он воспитывался в семье священнослужителя — об этом сказано одной строкой в сценарии. Некрасов в детстве был предоставлен самому себе, много читал, думал, мечтал о прекрасном. Я представил себе семью небогатого дьячка, которая приняла мальчика, оставшегося без родителей… Я представил нехитрую библиотеку, в которой было, однако, десятка полтора настоящих книг, я представил первые сеансы загадочного „синема“, так поразившего воображение юноши. Он рос в мире романтических иллюзий и книжных идеалов. И вот такой мягкий, замкнутый, немного не от мира сего юноша попадает в конкретное, сложное, кипящее время. Некрасов пришёл в революцию не потому, что до конца понимал её цели и смысл — это случилось позже. Мы привыкли считать, что мужеством обладают лишь те, кто в детстве и юности прошёл суровую школу. Но это не так — мужеством обладают те, кто обладают мужеством… И сплошь и рядом душевную стойкость, отвагу, презрение к компромиссам обнаруживают именно люди такого склада, как мой Андрей Некрасов… Мне было обидно, что Андрей Некрасов погибал. Я нафантазировал замечательное будущее для него. Он мог бы стать одним из родоначальников революционного советского киноискусства — у него была гражданская позиция, свежесть и неординарность взгляда на мир, фундаментальность внутренней культуры. Но он погиб».
«Служили два товарища в однем и тем полке» — такую когда-то пели песню. Два товарища — это Некрасов и Карякин. Некрасов — интеллигентный, мягкий, полный спокойной доброжелательности к людям. Таким он описан в сценарии. Таким его и сыграл Янковский.
Карякин — натура иного плана. Горяч, подозрителен, скор на расправу. Был командиром роты, разжаловали в рядовые за то, что расстрелял «военспеца» — и расстрелял, наверное, зря, как спустя несколько дней едва не расстреляли его самого. Но это ничему не научило Карякина. Уж, кажется, он имел возможность убедиться в смелости Некрасова, только что сам его хвалил: «Ты мужик геройский, пролетарского поведения», а вот случилась у Некрасова неприятность, не сумел он снять на плёнку вражеские укрепления — и Карякин уже себя не помнит от гнева: «…разрешите обратиться.