Кино между адом и раем(ч.2)

Прошел первый день. Он все время на съемках, но никакого участия в работе не принимает, поглядывает со стороны и улыбается. Спрашиваю у продюсера:
– Кто это такой?
– Консультант по операторской работе. Это значит, японцы подстраховались – если окажется, что русские не умеют снимать, он спасет.
Вдруг, думаю, он может нам чем-то помочь? Спрашиваю осторожно:
– Вы кинооператор?
– Да. – И приветливо улыбается.
– А в Японии у операторов есть свой союз?
– Да. – Улыбка.
– Интересно, сколько фильмов надо снять, чтобы стать его членом?
– Пятнадцать фильмов или пятьсот реклам. – Улыбка.
– А вы член этого союза?
– Я – председатель этого союза. – Улыбка.
Тут у меня в горле застревает комок. Мы с оператором молодые ребята, у меня за спиной всего пять фильмов, у него примерно столько же. А консультант у нас – один из главных операторов Японии. Я называю три-четыре фамилии японских режиссеров. Он с ними работал. Я спрашиваю:
– А с кем еще из видных режиссеров вы работали?
– Наверно, со всеми. – улыбается он. И тут у меня назревает главный вопрос – про Куросаву, так как он тогда был для всех нас живым гением, таким же, как Феллини.
– А с Куросавой вы работали?
Тут он улыбается особенно широко и держит улыбку очень долго.
– Я с ним снял один кадр.
– Как «один кадр»? – не понял я.
Вечером за ужином он мне рассказывает историю своего единственного кадра с Куросавой.
Куросава известен своей необыкновенной принципиальностью. У него в кадре все должно дышать подлинной жизнью. Поэтому фильм, где действие происходит зимой, поехали снимать на самый север Японии – на остров Хоккайдо, где климат почти такой же, как в Сибири.
По сценарию в кадре должен был идти густой снег, и продюсер, зная, как это делается в кино, запас небывалое количество мешков с искусственным снегом, понимая, что для Куросавы «густой» это гораздо гуще, чем для любого другого режиссера.
Выехали на первый съемочный день. Куросава готовит мизансцену.